Комнаты главы рода Датвайа не были самыми шикарными в доме. Как мужчина и воин, Константин Датвайа роскоши не любил. Зато уважал простоту. Поэтому из личных покоев довольствовался спальней и кабинетом.
В кабинете стол у окна, пара стульев с высокими резными спинками, кресло хозяина, кое-какие книги на полках и ниша для одежды. Всех предметов роскоши - барганский ковёр на стене и оружие. Кровать в соседней комнатке, маленькой, без окон. Да и зачем окна в спальне?
Здесь глава рода ночевал, здесь же, в кабинете, вёл все разговоры со своими детьми и домочадцами.

Конрад Датвайа сидел в кресле. По причине теплой погоды, кресло стояло у открытого окна. Впрочем, в окно глава рода Датвайа не смотрел. Он вертел в руках кинжал работы забытого ксадонского мастера. На подоконнике лежала открытая книга. Вид у главы Рода был до нельзя задумчивым...
Нельзя сказать, что господин Датвайа считал свою жизнь неудавшейся. Скорее наоборот. Его род был один из самых могущественных родов Города, у него было 12 детей, что тоже указывало на удачливость и состоятельность. Но сегодня утром Конрад Датвайа отправил в Аланьшерский монастырь одного из своих сыновей - Зурса. Пора было привезти домой самого младшего сына господина Датвайи - Денизора.
Глава рода своего младшего отпрыска никогда не видел. Самому ему в Аланьше ездить было некогда, а сюда, в Город, никто мальчика вести ради того, чтобы продемонстрировать отцу, не собирался.
"Надеюсь, Зурс ничего не напутает и справится, - несколько раздражённо подумал Конрад, но тут же перебил собственные мысли. - Конечно справится. Зурс достаточно ответственен, несмотря на весь свой характер... мамочкин..."

Второй заботой Конрада Датвайи был его сын Философ. И именно с ним господин Датвайа собирался побеседовать этим утром. А вот что выйдет из этой беседы - вопрос. И кто только выдумал эти вопросы? Конрад Датвайа был бы не против, чтобы в жизни ничто не нуждалось в вопросах. По крайней мере, в семейных делах. Сказал отец - "будет так!" - и чтобы этого было достаточно. Собственно, с его собственным отцом так и было. А вот у него почему-то не получается. Одному подавай ксадонцев, другому - аланьшерский университет, про остальных вообще лучше промолчать...
Конрад Датвайа вышел из благодушного состояния и сердито посмотрел на книгу.
"И они мне ещё будут говорить, что я слишком жёсток с детьми! Да я с ними слишком мягок!"

В двери постучали.
- Войдите - сказал Конрад Датвайа, успокаиваясь и положил кинжал на книгу.

Философ маялся от мыслей о надвигающемся разговоре уже несколько дней. Не было в нем ровным счетом никакой уверенности, что разговор этот окончится в его пользу: и позиция отца, и позиция старших братьев касательно гипотетического отъезда в Аланьшер секретом не были.
Но как хотелось-то! И какими нелепыми казались постоянные доводы на тему того, что, мол, привьют ему там какие-то не те воззрения и окончательно испоганят его и без того своеобразные жизненные принципы... Как будто на мировоззрение Философа вообще могло повлиять что-то извне.
Уже давно никакие внешние влияния не прилипали к юноше, столь прочно замкнутому в непроницаемую оболочку из собственных суждений и выводов, что ни хорошее, ни дурное не могло внести свою лепту в его характер: пропущенное через призму знаний и юношеского скепсиса, оно все обращалось в знание чистой воды.
А опыт, по глубочайшему убеждению Философа, не мог быть плохим или хорошим. Опыт - он либо есть, либо его нет, и все тут.

Но это был очень, очень важный разговор. По сути, он во многом решал судьбу юноши, поскольку собственное мнение - собственным мнением, но перечить отцу он не представлял себе возможным даже чисто теоретически. Итак, шанс был один, и его предстояло использовать на полную катушку: полночи Философ словно готовился к докладу, пытаясь представить возможные доводы отца и подвести к ним наиболее убедительные контрдоводы.

Трудно сказать, так ли уж хотелось ему покидать Город, знакомый до последнего переулка, привычный и не заставляющий тем самым обращать внимание на внешние факторы. Скорее всего - нет. Но здешние учителя уже мало что могли его дать, да и библиотека не удовлетворяла все более возрастающим запросам одного из младших сыновей Датвайа. К тому же университет означал систематическое, четко выверенное обучение, а не тот беспорядочный процесс самообразования, которым юноша занимался последние года полтора. Это был шанс, шанс постичь. И это было для Философа самым важным в жизни.

- Войдите. - донесся из-за двери голос отца, когда он все же решился постучать.
Внутренне собравшись, Философ вошел в покои отца. Почтительный поклон, должный вид - вся эта внутренняя домашняя ритуалистика даже не заставляла задуматься, ровно как над процессом дыхания.
- Доброго дня, отец.
И сразу же бросился в глаза кинжал поверх книги. Внутренне философ содрогнулся - для него вообще было глубочайшим внутренним оскорблением лицезреть "союз" знания и оружия.

«Ну вот она, проблема...» - промелькнуло в голове у главы рода.
Господин Датвайа совершенно не считал, что как-то не так воспитывает своих детей. Все им давалось то же самое, что ему в своё время. Хотя нет, отец Конрада Датвайи был куда более жёсток и при нём совершенно недопустимым было сказать: "Нет, я хочу что-то другое". Все должны были поступать так, как считает необходимым глава рода. Это было правильно, это поддерживало дисциплину, это...
Конрад Датвайа понял, что мысли уходят в сторону младшего сына и той ошибки, которую он совершил. Увы, похвастаться безупречностью он не мог. Но он просто обязан был сделать безупречными своих детей.

- Хорошо, что ты пришёл, - сказал он Философу и кивнул на один из стульев. - Садись. Нам давно пора серьёзно поговорить. Мне не нравится твоё излишнее рвение к наукам. То есть, я хотел сказать, что это очень похвально. - Господин Датвайа решил, что зря пошёл так напролом. Всё-таки, это были его дети и он должен найти к ним правильный подход. Тем более, что категорично приказать он всегда успеет. - Это хорошо, когда человек знает больше, чем элементарные азы грамотности. К тому же, ты не отлыниваешь от своих обязанностей и о тебе вполне нормально отзывается твой учитель фехтования. Но я хочу, чтобы ты как следует подумал и взвесил все "за" и "против" и сказал мне: зачем тебе обязательно нужно ехать куда-то, чтобы продолжать обучение?

Конрад Датвайа покосился на книгу, вспомнил про младшего сына, про свои сомнения в способности Зурса привести его сюда в целости и сохранности - и настроение у него окончательно испортилось. Зурс - вообще "притча во языцех" этого дома. Философ хочет уехать в этот рассадник всяческого вольнодумства, в этот астерский университет! Валентин в последнее время всё больше уходит в себя, близнецы творят невесть что и уже даже отцовские взбучки мало пугают... А тут ещё заботы об обороне Города.

- На границе неспокойно, - сказал Конрад Датвайа, постаравшись взять себя в руки и не дать вспышке недовольства вырваться наружу. - Возможно, будет война. И в такое время мне необходимо, чтобы вся семья была рядом со мной.

Ну вот, вполне удобно спрятаться за необходимость. Город прежде всего. А остальное - только личные капризы. Тогда почему он вообще затеял этот разговор? Мог бы просто приказать - и всё. Но нет. Это были его дети и он не мог просто отвернуться и сделать так, как делал его отец: одним категоричным приказанием перечеркнуть все их надежды и чаяния.
А прав он или нет - жизнь покажет.

Да, легкой победы можно было не ждать. Впрочем, раньше времени расписываться в собственном поражении Философ тоже был не намерен - все-таки при всей своей непохожести на прочих домочадцев он был Датвайа, и этим было все сказано.

Отец задавал резонные вопросы. Одна беда - риторические. На такие ни "да" не ответишь, ни "нет"... Можно, было, конечно, пойти по пути наименьшего сопротивления и, по-военному вытянувшись, рявкнуть "Будет исполнено!", после чего удалиться исполнять свой мифический долг и оправдывать им то, что спустил в выгребную яму собственную жизнь.
Ну вот даже если убиться прямо на месте об какой-нибудь подручный предмет - не видел Философ в привычных делах дома что-то, где он мог действительно помочь, принести пользу, а не просто следовать для "галочки" заведенному порядку, все сильнее и сильнее сравниваясь с общей планкой...
Он бы мог, чисто теоретически, проявить себя в дипломатии - но Город Неуязвимых никогда не ценил высоко умение владеть словом и его смыслами, всему предпочитая безукоризненную, но зачастую приводящую к сложным результатам прямоту.

- Отец, - голос Философа звучал как и всегда тихо, но четко. - Все "за" и "против" я взвешивал не один раз, и всегда результат был один и тот же. Мне больше нечему учится в Городе. Я даже не уверен, осталась ли в библиотеке хоть одна книга, которую я не прочел... И потом - бессистемные знания страшнее самого черного невежества, ибо неспособны привнести в мир осознанное созидание.

И, конечно же, основной козырь - граница! Сколько Философ себя помнил - на какой-то из границ всенепременно было неспокойно. Или же были предчувствия, что станет неспокойно. Или, скажем, просто профилкатические меры во избежании подозрений о беспокойстве. Конца-краю этому не было, такова была сама суть жизни Города, ее пульс. Философ этого не осуждал и не обсуждал, но от данностей все равно было не укрыться.
Но отцу, конечно же, говорить такое было бы верхом непочтительности.

- Что же до границ, - взгляд Философа, зафиксированный на кинжале, стал чуть печальнее: все же его не могли оставлять равнодушным невеселые новости, сулившие кровь, смерть, возможность эпидемии и всенепременную разруху, которая больнее всего ударит по ни в чем не повинным людям. - то вы знаете, что я всегда готов сделать все, что нужно на благо города и трусость мне чужда. Но если смотреть правде в глаза - я не великий воин и не вижу цели своей жизни в убийствах людей, которых правители противной стороны посылают на смерть, сами оставаясь вне досягаемости боли и небытия. Отец, если я получу представление о должной систематизации знаний и умений, о верном и действенном ведении образования - от меня будет куда больше пользы, и, как знать, может и в Городе Неуязвимых появится Университет и здешней молодежи больше не надо будет в погоне за познанием покидать родные стены...

Философ замолчал. Вроде бы, он сказал все верно - оставалось только надеятся, что не слишком обильно пересыпал свою речь отвлеченными понятиями, за что его часто укоряли собеседники.

Конрад Датвайа протянул руку и захлопнул лежащую на столе книгу. После чего встал и прошёлся по комнате.
Пожалуй, из всех детей больше всего в его породу пошёл старший, Филип. Да и близнецы обещали в будущем превратиться в настоящих Датвайа, с их высоким ростом и мощным телосложением. А остальные… «Даже внешне дети твои в большинстве случаев мало похожи на тебя, - подумал он, меряя широкими шагами комнату. Как раз четыре шага в одну сторону и четыре в другую. – Созидание… Бессистемность знаний… Невежество… Откуда только он понабрался всего этого, не понимаю?! Вроде у советника Елена Кнегвиса в учениках не ходил. Это того вечно тянет на мудрование подобного рода. Недаром Предводитель так ценит его в качестве дипломата. Кому угодно зубы заговорит».

- Только университета нам здесь и не хватало, - сказал глава рода, остановившись и смотря в окно. – Много сотен лет неуязвимые живут в этом Городе и до сих пор нам хватало знаний, чтобы оберегать себя и своих близких. А вот Философ Датвайа желает чего-то большего. Похвально, ничего не скажешь. Человек не должен останавливаться на достигнутом. Но то ли это, к чему нужно стремиться? – Он повернулся к сыну, в очередной раз поймав себя на том, что мальчишка уже вырос и ему нельзя просто пригрозить трёпкой, если не выкинет из головы те бредни, которые в неё лезут сообразно с возрастом.

А трёпки как таковой от Конрада Датвайи вполне можно было дождаться. Достаточно проявить неуважение к роду, пренебречь своими обязанностями или начать критиковать политику нынешнего Предводителя. Но Философ всегда умел обходить «острые камни», об которые спотыкались такие горячие натуры, как Зурс например. И разговаривать с Философом было куда труднее. Приходилось искать должные аргументы, чтобы доказать, что сын не прав или недостаточно представляет себе, о чём говорит.

- Цель твоей жизни – служить этому Городу, - сказал господин Датвайа. – Вполне возможно, то есть, я это допускаю, что если ты систематизируешь свои знания – это будет очень хорошо и похвально. Но так же я не вижу проку в том, чтобы тебе уезжать в Аланьшер. – Датвайа снова отошёл к окну. – Астер… Город вольных нравов и порочных женщин. – Он словно размышлял вслух. – Я ещё могу понять тех, кто нанимается служить при дворе аланьшерского короля. В конце-концов, и аланьшерцам нужны хорошие воины. Но не могу поверить, что этот их университет может что-то систематизировать. Разве что, знания о том, как бесцельно прожить свою жизнь. Чему они могут научить в этом своём университете? – Он повернулся к Философу. – Я не вижу в тебе, в моём сыне, никакого невежества и никакой бессистемности. Ты, в отличие от остальных своих братьев, умеешь чётко излагать свои мысли и знаешь гораздо больше остальных, даже больше меня… в некоторых областях. Разве этого тебе недостаточно?

Философ подавил тяжелый вздох. Вот интересно, а отец-то сам мог представить себе его в окружении порочных женщин или, того пуще, выпивки? Несмотря на богатое воображение, здесь фантазия юноши пасовала. Нет, он не был ханжой или полным затворником, но столь живо описанные отцом пороки были настолько далеки от любого из интересов Философа, что это было просто смешно.

- А разве смысл состоит только в том, чтобы оберегать? - юноша близоруко прищурился, оторвав, наконец, взгляд от книги и переведя его на отца. - Разве для этих целей человечество призвано в мир? Чем сильнее мы замыкаемся в своей скорлупе... - впрочем, продолжать не следовало. Еще только не хватало, чтобы отец подумал, будто сопливый мальчишка, еще вчера под стол путешествовавший пешком, учит его.
Некоторое время Философ молча изучал, словно впервые видел, комнату, в которой он находился. И то сказать - не так уж часто приходилось бывать в этом помещении.
- Университет - это не Астер. Законы, по которым существует Аланьшер и мораль, которой живет его население отступает перед стенами, за которыми скрыто знание. Я не знаю, - Философ развел руками. - возможно, кто-то из студиозусов и едет туда за безбедной и бездумной жизнью, но не думаю, что я когда-то давал повод подумать, что мне хоть в малейшей степени интересны искушения мира вне Города. Был бы интерес - я бы нашел их и здесь, ищущий да обрящет. - он скупо улыбнулся. - Но в Городе Неуязвимых нет профессоров, которым было бы привычно изо дня в день давать своим ученикам упражнения для тренировки разума. А аланьшерский университет на протяжении многих лет подтверждает свое звание обители мудрости. Разум - все равно что тело, беспорядочными нагрузками желаемого результата не достигнуть. И, возможно, со стороны пробелы в моих знаниях и незаметны, но хватит и того, что я сам знаю о них. Подходить к себе с высшим и самым строгим счетом - вы же говорили нам с младенчества...

Это больше походило на словесную дуэль, в которой один из противников был вооружен личной мотивацией, горячим желанием и логическими доводами, а другой - авторитетом, понятием долга и мотивацие общественной. Тот еще поединк, прямо скажем...
И был еще один момент, но ох как не был Философ уверен в том, что это надо озвучивать вслух... Но, поразмыслив, все же решился.
- Служение Городу - это мой долг, и я готов выполнять его до самой смерти, если это будет необходимо. Но цель - моя цель есть знание, и умение это знание обратить на пользу Городу.

Вообще, после такого Конрад Датвайа, по мнению Философа, имел полное право надрать многоумному своему отпрыску уши.

«Ну всё, сейчас мне будут объяснять, зачем человечество призвано в мир»… - подумал Конрад Датвайа. Но перебивать сына не стал. В конце-концов, чтобы знать, что творится в головах у твоих детей, нужно их слушать.
Хотя, в глубине души Конрад Датвайа был почти уверен в том, что как раз слушать и не надо. Надо просто учить, конкретно, каждодневно, вкладывая в эти самые головы то, что нужно, а не то, что его дети сами могут туда понатащить.

А вот насчёт «замыкания в своей скорлупе» - это было уже слишком. Господин Датвайа опять-таки ничего не ответил просто потому, что слишком сильно был возмущён. И ему в очередной раз пришла мысль: «От кого только он этого всего понабрался?! Неужели только от книг? Это правильно как-то сказал один из старейшин родов: «Чужие новшества разрушают свои традиции». И вот пример, далеко уходить не надо…»

Но одновременно Конрад Датвайа не мог не испытать нечто вроде гордости. Это же надо так складно сложить свою речь, что подвести её к тому, что сам господин Датвайа и говорил не раз своим детям: «К себе всегда нужно выдвигать самые высокие требования». Ну сын! Ну мудрец!...

Дослушал он речь Философа по большей части из воспитательных соображений. Перебивать друг друга и не давать договорить до конца в Городе, естественно, считалось дурным тоном. Тем более, что господин Датвайа сам задал несколько вопросов и хотел услышать на них ответы. И вот услышал…
На фоне рассуждений о пресловутой скорлупе последняя фраза Философа о том, что его цель – это знания, слегка потерялась.

- По твоему выходит, что служить Городу с оружием в руках – это означает замыкаться в своей скорлупе? – переспросил Конрад Датвайа, когда Философ замолчал. Плохо было то, что начав говорить, господин Датвайа начал и помаленьку выходить из себя. Он вообще был одним из самых вспыльчивых граждан города-государства. – А скажите мне, сын мой, сколько поколений до вас жили в этих горах, строили этот самый город и не считали, что защищая его замыкаются «в своей скорлупе»?

То, что господин Датвайа перешёл на «вы», не предвещало ничего хорошего. Потому что в Городе мало кто не знал, что чем официальнее начинает говорить господин Конрад Датвайа, тем сильнее он раздражён.

- По вашему, ваши собственные предки, которые своей кровью защищали родной мир, замыкались? Или все остальные, кто не стремится ни в какие университеты за этими вашими знаниями, попусту прозябают свою жизнь? – Господин Датвайа глубоко вздохнул и взял себя в руки. – Если бы вам не было столько лет, сколько вам есть – я бы крепко высек вас за подобное неуважение к своему роду и к своей родине, – заключил он.

Все остальные доводы Философа уже вылетели из головы господина Датвайи. Он был возмущён и искренне недоумевал, как вообще можно докатиться до такой жизни, чтобы твой собственный ребёнок говорил тебе подобные вещи!? И при этом считал себя правым! Ну ладно, Зурс, который сгоряча может наговорить с три короба, просто потому, что не умеет держать себя в руках!

- Вы меня очень огорчаете, - сказал наконец господин Датвайа, отвернувшись к окну и заложив руки за спину. Это вовсе не было картинным жестом. Глава рода действительно был огорчён.

Философ подпер подбородок кулаком и глубоко задумался о собственной способности выводить людей из себя. Это, кажется, было у него в крови - знать бы только от кого конкретно! Но факт оставался фактом - невинными, на его собственный взгляд, речами юноша мог бы, кажется, вывести из себя даже святого.
Ну, а отца и подавно, ему вообще немногое требовалось чтобы выйти из себя...
Хотя, с другой стороны, Философ со свойственной ему логикой и отстраненностью не мог не признать, что наличие такого сюрприза в собственной семье - уже само по себе достаточный повод, чтобы нервничать.

Насколько же проще казался мир в стенах его комнаты, разложенный по ретортам, колбам и банкам, и всегда можно было с точностью до грамма предсказать, какая будет реакция и даже выяснить, почему она будет именно такая. Люди трактовке не поддавались и разложить их по схемам и числовым значениям пока возможным не представлялось.
Философ подавил вздох, а отец тем временем перешел на "вы", что и при менее взрывоопасной тематике бесед не сулило ничего хорошего.

- По моему мнению, замыкаются в скорлупе те, кто не видит ничего, кроме традиций. Город погряз в традициях, что в нем изменилось за последние... да сколько угодно лет? Да, не было изменений в худшую сторону, но ведь и в лучшую - тоже. - голос юноши был задумчивым, казалось, он просто размышлял вслух. - Как, впрочем, и во всем мире. Традиции удерживают мир в постоянных войнах и непримиримых разногласиях, а все от того, что люди действуют и думают так, как было заведено предками Б-г весть сколько лет назад... Я больше чем уверен, что любому Астерскому юнцу, посмевшему заявить родителю о желании поехать в Город Неуязвимых, чтобы постичь нашу школу фехтования родитель надерет уши со словами "Нечему тебе у этих вояк учится". И будет прав с точки зрения своих традиций. Человечество попряталось за свои года назад устаревшие законы времен передела земель и владений, и воевать-то продолжает по инерции, потому что так предки делали... - Философ сокрушенно покачал головой. - В Городе уверены, что от многих знаний только беды, и превыше всего честь. В Аланьшере считают, что от чрезмерной честности и принципиальности тоже ничего хорошего не будет. Что уж там считают в Каганате - вообще никто не знает, это терра инкогнита, что касается нравов! Но уверен, что ничего, понятного прочим. А зеленых юнцов, вроде меня, тычут носом в собственную несостоятельность и пренебрежение долгом...

Все эти выкладки давно уже не давали Философу спать спокойно и до смерти было интересно - он один такой дурак или все-таки?.. Но вот по политологии и дипломатии как раз и не водилось книг в библиотеке, и порою один из младших сыновей Датвайа чувствовал себя слепцом, наощупь бредущим по темному лесу.

- Все замкнуты на себя. И не мыслят диалога кроме как на расстоянии клинка... И к чему это в итоге приведет?